28 февраля здание суда, полицейские участки, дом министра двора графа Фредерикса были объяты пламенем! В это время правительство не находит другого решения, как только распустить Думу до или после Пасхи. Этот приказ заставили подписать государя, который все еще находился в Ставке. Другой декрет, исходивший от революционеров, гласил: "Государственной думе не расходиться. Всем депутатам оставаться на своих местах". Родзянко, один из бунтовщиков, наиболее ответственных за несчастье России, решается предупредить государя и командующих армиями о серьезности положения и требует назначения лица, которое пользовалось бы доверием народа. Дума идет еще дальше в своей революционной дерзости. Она формирует Временный исполнительный комитет в составе: Родзянко, Керенского, Шульгина, Милюкова, Чхеидзе и других зачинщиков смуты, который совещается с образовавшимся в то же время Советом рабочих депутатов.
Во вторник, 28 февраля, около десяти часов утра меня попросил к телефону посол Франции: "Я беспокоюсь о вас, милый друг, -- сказал он, -- у нас здесь прямо ад, всюду перестрелка! Спокойно ли у вас в Царском?" Я ответила ему, что у нас царит самое безмятежное спокойствие. Я посмотрела в окно и увидела чистое голубое небо; лучезарное солнце заставляло снег сверкать тысячами огней: ни малейший шум не нарушал эту безмятежность природы... но, увы, это продолжалось недолго. После завтрака я пошла в маленькую, милую церковь Знаменья, куда в продолжение всей войны я ходила ежедневно, чтобы помолиться и успокоиться. Я заметила необычное волнение. Солдаты, растрепанные, в фуражках, запрокинутых на затылок, с руками в карманах, разгуливали группами и хохотали. Рабочие бродили с свирепым видом. В тревоге я поспешила вернуться домой, чтобы скорее увидеть князя и детей. Мужа я застала в состоянии крайнего волнения. Ему не давала покоя полная неизвестность о судьбе государя, которого он обожал. Он шагал вдоль и поперек своего рабочего кабинета и нервно крутил усы. Он задавал себе вопрос, не должен ли он поехать к государыне, которую не видел со дня отъезда сына, как вдруг раздался звонок телефона, и из дворца сообщили, что государыня просит великого князя немедленно приехать. Было четыре часа дня. Тотчас был подан автомобиль, и через несколько минут великий князь был у государыни. Она приняла его очень сурово и, спросив о подробностях того, что творится в Петрограде, резко сказала ему, что если бы императорская фамилия поддерживала государя вместо того, чтобы давать ему дурные советы, тогда бы не могло случиться того, что происходит сейчас. Великий князь ответил, что ни государь, ни она не имеют права сомневаться в его преданности и честности и что сейчас не время вспоминать старые ссоры, а необходимо во что бы то ни стало добиться скорейшего возвращения государя. Государыня сообщила, что он возвратится завтра утром, т. е. 1 марта. Великий князь обещал встретить его на вокзале и уехал, убедившись, что ни она, ни дети, которые в то время были больны, не подвергаются никакой опасности и находятся под хорошей охраной.
Около семи часов вечера распространился слух, что толпа волнующихся и угрожающих рабочих покинула фабрики в Колпине и направляется в Царское. Немного испугавшись, мы с великим князем решили пойти к вдове бывшего министра в Персии, де Спрейер, нашему другу уже в продолжение трех лет, которая работала вместе со мной в лазарете и которая на случай возможных волнений часто предлагала мне свое гостеприимство. Владимир и две мои дочери с гувернанткой-француженкой Жакелиной должны были пойти к семейству Михайловых, где шли усиленные приготовления, чтобы принять их наилучшим образом. Мы ушли из дому около девяти часов вечера. Патрули с белыми нашивками на левом рукаве объезжали город. Мы не знали, были ли это войска, оставшиеся еще верными, или те, которые уже перешли на сторону восставших. Два раза наш автомобиль останавливали, но как только узнавали, что едет вел. князь, ему отдавали честь и пропускали. Г-жа Спрейер уступила нам свою комнату, и в течение всего времени, пока мы оставались под ее кровлей, оказывала нам бесконечное внимание и предупредительность. Мы с трудом заснули. Время от времени раздавались ружейные выстрелы, и я представляла себе наш дворец объятым пламенем и все прекрасные коллекции разграбленными и уничтоженными. Увы, позднее, после ссылки государя в Тобольск, когда ничто больше не удерживало нас в Царском, именно эти коллекции, эти богатства погубили нас, так как вместо того чтобы бежать, пока еще было время, мы остались, будучи не в силах расстаться с дорогими нам вещами. Могла ли я предполагать, что самое драгоценное и самое любимое из моих сокровищ -- жизнь кн. Владимира -- будет принесено в жертву!?
