15.08. Валялся в ящике партбилет; я написал на нем поперек, что сыт партией по горло. Надя увидела случайно, спросила, зачем я это сделал. Затем, что – всё. Всё! Я принял решение. И нечего делать круглые глаза. Порвал и выкинул его в мусор.
В этом месяце семь рейсов укладываются в сорок часов, а весь месячный план – тринадцать рейсов и 90 часов. Усталости особой не чувствую, наркоза прошлых летних месяцев пока нет, но сплю по 12 часов в любое время суток. В полете полное расслабление, и только пара минут работы на взлете и посадке. Обязательное чтение газет; без чтения полет кажется длинным и приносит усталость. В еде себя стараюсь ограничивать.
Комэска подписал мне отпуск с 1 сентября на 36 рабочих дней – безоговорочно. С ностальгической ухмылкой я вспомнил свои предотпускные бои с Кирьяном лет шесть назад. Теперь времена другие. И я уже не тот молодой командир, на котором все пахали. В любое время могу написать на увольнение, а Савинову придется вводить в строй молодого и трястись над ним, – когда есть живой и надежный, безотказный Ершов, единственный в эскадрилье, кто для себя никогда ничего не просит и самую эскадрилью старается посещать возможно реже и только по сугубой необходимости.
Мне бы возгордиться, а я грущу. Годы ушли, жеребячий задор заглох в вязкой стене Системы, и сейчас я – вол, безропотно и терпеливо влачащий привычное ярмо службы на притертом и безукоризненно приладившемся горбу. Жую свою жвачку, и все помыслы направлены на то, как бы добыть лишнюю пару носков да приличные туфли, чтоб было в чем ехать в отпуск.
Картошку успеть выкопать. Из Краснодара привезти помидор на засолку. Съездить на поле за огурцами. Сегодня в ночь лететь. Погладить брюки и рубашку, чтоб было все готово к рейсу. Вот простые, незатейливые задачи на сию минуту.
Меньше всего меня интересует, что думают обо мне мои товарищи-летчики. Все мы – волы, дружно тащим свои скрипучие шайтан-арбы и не мычим. И все летать умеем.
Свободное копирование
