На всю жизнь мне запомнился этот человек и его классическое: « Вранье».
Наконец наступил и мой день испытания. Баринштейн в этот день отменил в клинике все операции и мероприятия. Назначена была только одна операция, моя.
Был мобилизован на это весь медперсонал. Я, почему-то совсем не волновался, как когда-то на экзамене в Университет. Я верил в Баринштейна и зашагал в операционную в хорошем настроении. О моем состоянии было доложено Марочке, чтобы облегчить часы ее ожидания.
А ждать ей пришлось очень и очень долго. Действующие лица были расставлены на высшем уровне. Оперировал Леон Абрамович. Ассестировала ему второй хирург клиники. Наркоз давала главный терапевт клиники - Стеллочка. И ряд сестер.
Первое действие было в том, что Стеллочка ввела мне в вену 400 кубиков спирта, после чего я молниеносно охмелел и, как рассказывали мне потом, я крепко матюгался, дальше последовал сигнал Баринштейна: «Маску!» И мне на физиономию положили что-то прохладное. Дальше память моя ничего не зафиксировала. Я погрузился в небытие.
А тем временем в течении трех с половиной часов мне распороли живот, двенадцатиперстную кишку и две трети желудка отправили в мусорный ящик. Желчный проход направили в другую сторону, чтобы вырабатываемая организмом желчь шла бы в желудок, заменив этим отсутствующую соляную кислоту. Затем все это хозяйство заштопали и положили меня на койку в палате.
Через несколько часов я очнулся и почувствовал сильную боль. Дежурившие около меня медики, незамедлительно всадили в меня паитопон. Я опять выкатился из жизни. Такая петрушка продолжалась около двух суток, после чего наступило облегчение. Кормили меня, в полном смысле слов, через час по чайной ложке. На четвертый день я сказал, что не прочь бы съесть кусочек селедочки.
Леон Абрамович очень обрадовался такому заявлению, ибо это говорило, что с резекцией все в порядке.
На седьмой день я решил попробовать сходить в умывальник и без особого на то разрешения врачей отправился в путь. Вдруг навстречу мне Леон Абрамович.
«Это что такое? Кто разрешил?» - крикнул он.
«Как кто - говорю я, - ОН» и показал на живот.
И на сей раз он остался доволен, но предупредил, что совершать такой моцион одному пока рано.
Шли дни, я набирался сил. Марочка регулярно кормила меня высококалорийной пищей, объем которой очень медленно увеличивался. Помню, что съев четверть стакана бульона, я уже чувствовал желудок наполненным. Но врачи обещали, что он в результате расширится почти до нормы. Интересно, что вновь скроенный орган пищеварения требовал после принятия пищи ложиться на левый бок. И по сию пору такая поза способствует работе моего желудка.
Из клиники меня пока не выпускали и продолжали вливать в вену кровь.
В один памятный день сделали мне очередное вливание, которое обычно проходило спокойно, а тут вдруг я почувствовал себя худо. Сестра уложила меня на койку и срочно вызвали Баринштейна. Я увидел свои деформированные руки. Они опухли и покрылись пятнами пунцового цвета. Какой-то странный внутренний жар охватывал все тело и двигался к голове.
Молниеносно пронеслось в голове. ВСЕ! Выжил в блокаде, перенес сложнейшую операцию, а вот от 200 кубиков чужой крови отдаю концы.
Ясно! Не моя группа крови! Это конец! Отдаленно услышал голос Баринштейна: «Паспорт, паспорт крови и кальций!»
Он держал мою руку у пульса, который бился довольно ритмично и резонировал в голове.
«Пока живой, - подумал я, - это мой здоровый, испытанный организм борется со смертью».
Меня отпаивали кальцием и что-то делали с телом. В голове что-то начало прояснятся. Леон Абрамович не выпускал мою руку. Я посмотрел на него и увидел его совсем в другом качестве. Лицо его было жестким, а свободной рукой он жестом что-то сказал сестре. Мне захотелось с ним пообщаться и что-нибудь сказать.
И я сказал: «У меня очень плохая группа крови - вторая...» Леон Абрамович опять стал красивым и добрым.
«Ничего, ничего, все пройдет, - сказал он, - в этой группе бывают небольшие отклонения, и это вызвало шок».
Присутствующая здесь Марочка потом вспоминала, что не могла меня узнать. Это был не я. Лицо все было деформировано и смотрело на мир красными пятнами. Минут через сорок после начала этого представления я почувствовал себя просто великолепно. Необыкновенный прилив сил. Отеки и пятна исчезли, я почувствовал зверский аппетит и громко сказал: « Я хочу есть!» Все ахнули, ибо последнее время после операции у меня была большая слабость, а голос был тихий, тихий, а тут вдруг сильно прозвучал с металлом что всех неожиданно поразил и меня в том числе.
Но на другой день от моего могучего голоса и зверского аппетита мало что осталось. Но все было правильно по линии медицины и надо было в дальнейшем набирать силы.
Выйдя из клиники я еще не сразу мог приступить к работе. Но язвенных болей не было, что давало удивительно хорошее настроение, хотелось жить и работать.
А милые, прекрасные, добрые Баринштейны стали нашими задушевными друзьями.
Свободное копирование
