17 <ноября>
Итак уже миновал месяц со дня московской паники, а немцы так и остались на достигнутых к тому дню рубежах. Судя по газетам, мы давим на них почти на всех направлениях московского фронта.
Вчерашний день прошел спокойно. Вечером было две тревоги. Ночью в 1.30 еще одна. Но стрельбы почти не было. Зато утром мы все проснулись от близкого взрыва, от которого наш домик заходил ходуном. Не успели мы констатировать падение бомбы где-то поблизости, как грохнуло еще два раза. Какой-то самолет прошел без тревоги и без стрельбы, бросил в нашем районе несколько бомб, в Дегтярном и Мамоновском, Богословском и в других переулках. Ни Зины, ни Оли не было дома. Зина ушла за хлебом, Оля — в школу. Сейчас организовали школы для 8-х, 9-х и 10-х классов. Можно пройти ускоренно. Она записалась в 10-й класс, и сегодня был первый день учения. В момент падения бомбы она как раз должна была идти в школу. Соня пошла узнать, где упали бомбы, и встретила Зину, которая прошла по Дегтярному за пять минут до падения бомбы и была в булочной. Олина же школа на Петровке, где бомбы не падали. Таким образом мы успокоились. Жертв, кажется, вообще не было. Вскоре объявили тревогу, но без стрельбы. Сейчас она кончилась. Бомбы упали в 8.45.
Комбат 15-го сказал, что машина будет доставлена 16-го, но ее нет и сегодня. Встретил Исбаха, приехавшего с фронта и летящего в Куйбышев.
Я, кажется, не отметил одной своей любопытной встречи. В Литвуз зашел один начинающий поэт показать стихи, среди которых было стихотворение о горящем Минске. Когда мы заговорили о Минске, выяснилось, что он — кинооператор и снимал то заседание Академии Наук в Минске, где я 18-го делал доклад. Он вспомнил меня, я — его. Он рассказал, что киножурнал со мной был уже сделан, но его поглотила война. Так я лишился единственной, вероятно, возможности посмотреть на себя со стороны, да еще в действии.