13 [окт.].-- Взял Michelet Geschichte der n. Systeme der Philosophie; дорогою из университета, как стал несколько времени назад, читал введение его, и оно меня радостно и сильным образом всего взволновало, -- это признание прогресса всеобщего, это мнение о новейшей истории Франции, эти мощные ответы тем, с которыми он не согласен, это оживленное и мирное воззвание к Шеллингу о соединении: -- "Мы, говорит, одни, одни призваны решить и уяснить", этот мощный язык глубокого убеждения, -- как это прекрасно, и это почитание великого человека, которого он последователь, -- как хорошо он называет его и других ему подобных Негоз. Люди силы! Пришел, читал немного его, но мешали Терсинские, которые играли в карты подле, и ему, и мне было досадно. Пришел Ал. Фед., просидел до 9 3/4, принес 1--7 "Débats", -- хорошо; я читал ему 7 октября, речь Ламартина, но сбивался при переводе и читал вяло, говорил ему о социализме и проч Теперь пробежал первые страницы их и буду читать Мишле.
Мне кажется, что я почти решительно принадлежу Гегелю, которого почти, конечно, не знаю, конечно, общих мыслей о развитии и значении лица только как проявления, но это так и вся история так говорит и так во всяком случае объясняется, -- да, это правда, "мы все говорим одно", и есть места у него, которые как бы списаны у Гизо, например, стремление этого времени согласить принцип и факт -- у него в предисловии, у Гизо первая лекция "Цивилизации во Франции". Но вместе меня обнимает и некоторый благоговейнейший трепет, когда подумаю, какое великое дело я решаю, присоединяясь к нему, т.-е. великое для моего я, а я предчувствую, что увлекусь Гегелем. Твоя воля, боже, да будет! -- и будет она.
Да, вчера, не знаю, сказать как это, но только Над. Ег. сидела без платка, миссионер был, конечно, немного разрезан спереди и было видно некоторую часть пониже шеи, -- признаюсь, я смотрел с наслаждением некоторым, решительно целомудренным, но не знаю, стал бы я смотреть на эту часть ее, если бы это видел в первые дни после свадьбы, не знаю, может быть, нет. У нее на щеках был румянец и это было хорошо, к ней идет и хорошо, хорошо, а это последнее я пишу чисто от головы. А сердце хотя слабо, но несколько бьется при мысли о ней со вчерашнего, как это бывало, только в большей степени, в первое время после свадьбы.
Кажется, для меня снова начинается жизнь, которая на несколько времени прекращалась или засыпала, и сердце как-то чудно бьется, -- несколько, правда, а не слишком, вместе от первых страниц Мишле, от взглядов Гизо, от теории и языка социалистов, от мысли о Над. Ег. и все это вместе! Половина двенадцатого, теперь ложусь читать Мишле.