В нижней своей части река Пихца протекает среди обширных болот, поросших осокой (Carex Sp.) и вейником (Calamagrostis Landsdorfii Trin.). Последний иногда с примесью тростника (Phragmites communis Trin.) вышиною в рост человека образует заросли в несколько квадратных километров. Если встать на кочку, камень или плавник, нанесённый водою, то можно видеть, как во время ветра колышется травная растительность. Является полное впечатление волнующегося моря, в особенности если она занимает обширное пространство.
Вскоре стали появляться ивняки (Salix virninalis L.). Число их постоянно увеличивалось. Словно бордюром, они окаймляли берега рек, заводей, озерков и слепых рукавов. Местами они образовали такие густые заросли, что пробраться сквозь них можно было только с помощью топора.
К полудню мы отошли от озера километров на десять. Болотный характер местности сменился равниной с небольшими рёлками {Рёлка -- сухое возвышенное место среди болота.}, едва возвышающимися над общим уровнем воды в реке. Местонахождение их можно определить по осинам (Populus tremula L.), которые тоже сначала одиночными экземплярами, а потом и целыми рощицами подходят к реке то с одной, то с другой стороны. Здешняя осина имеет столь белесоватую кору, что издали её можно принять за берёзу. Только по вечно трепещущим листьям на длинных черешках я узнал знакомое всем нам дерево. Чем дальше, тем осины становилось больше. Можно сказать, что здесь она составляет 80% всей древесной растительности. Ещё выше рёлки стали обрисовываться яснее, и к осине начали примешиваться дуб и японская берёза. Постепенно луговая растительность отходила на задний план, уступая место древесным широколиственным породам с значительной примесью даурской лиственницы.
Река Пихца имеет чрезвычайно извилистое течение. Всё время она делает большие плойчатые петли, иногда завершающие почти полные круги. Целый день мы кружили по руслу реки так, что солнце было у нас то впереди, то сзади, то с одного бока, то с другого, и к вечеру, когда мы достигли начала предгорий Хорского хребта, оно было совсем не с той стороны, где мы рассчитывали его видеть.
Читатель, вероятно, помнит, что сухари, которые были завезены на базы из Владивостока, оказались гнилыми, отчего все мы часто болели животами. Мои спутники-туземцы, как и все первобытные люди, были убеждены, что заболевания происходят от злых духов, которые входят в людей и мучают их. Чорта можно изгнать только камланьем. То Геонка шаманил над Хутунка, то Хутунка -- над Геонка, то оба вместе над орочем Намука. Каждый раз по указанию одного из шаманов Мулинка вырезал из мягкого дерева изображение "севона" в виде насекомого, лягушки, человека об одной ноге, змеи с двумя головами и т.д. После камланья "севон" этот выносился из палатки и на палочке втыкался в песок, подальше от бивака. Считалось, что чорт изгнан и больной должен получить исцеление. Если такое лечение не помогало, камланье повторялось на другой день, на третий, до тех пор, пока больной не выздоравливал. Как только орочи ложились спать, А.И. Кардаков отправлялся на поиски "севонов" и забирал их к себе в котомку (45) для Хабаровского музея. Наутро туземцы, не находя их на берегу реки, думали, что злые духи действительно удалились в тайгу, и были довольны (46).
Свободное копирование
