Тридцатого июля мы вышли на Анюй. Я не узнал места впадения Дынми. Раньше она бурливо вливала воды свои у подножия скалистой сопки, а теперь устье её переместилось на полкилометра к югу. Старое русло было занесено галькой и уже успело зарасти молодым лесом. Видно было, что река дважды меняла своё направление. Теперь Дынми вливалась в Анюй тихо и спокойно. От старого русла её отделяет большая галечниковая отмель. Здесь в амбаре я нашёл свою базу, любезно устроенную мне инженером H.H. Мазуровым, и его письмо от 2 августа, которым он извещал меня, что по реке Тормасунь нельзя идти вследствие большой воды.
Около устья Анюя мы сделали днёвку. День выпал, как нарочно, солнечный и тёплый. Орочи растянули на гальке палатки для просушки и принялись разбирать имущество, а я направился к Анюю. Я ожидал встретить его бурным, как и раньше. Тогда плавание по нём считалось опасным. Помню, в 1908 году мы с величайшим трудом подымались по этой реке. Взять перекат было рискованным предприятием. Я помню страшные водовороты Иока, которые втягивали в себя большие деревья. Во многих местах туземцы не решались плыть на лодках и перетаскивали лодки по берегу. Таков был Анюй лет двадцать тому назад. Велико же было моё изумление, когда мы дошли до устья Дынми. Последняя встретила Анюй величаво спокойным. "Глядишь и не знаешь -- идёт или не идёт величавая его ширина. Ни зашелохнет, ни прогремит". Я не узнал Анюя. Географически -- это он, а по характеру -- совсем другая река. В 1908 году я назвал его "бешеным" и весьма опасным для плавания, а теперь, в 1927 году, я увидел спокойную, тихую реку, вполне доступную для сплава леса. В 1908 году в верховьях вода шла двенадцать, а внизу десять километров в час. Теперь течение значительно ослабело: вверху оно равняется восьми, а внизу шести километрам в час. Эту перемену в режиме реки заметили и туземцы. Они говорят, что её течение спокойнее и плавание вверх по реке легче (41); истоки её сделались доступнее; равно и спуск по воде стал тоже лучше и безопаснее. Если раньше по реке они спускались в два дня, то теперь на такое же плавание нужно трое с половиной и даже четверо суток.
Что за перемена произошла с Анюем? Причин может быть только две: или стало меньше воды, или произошло выравнивание дна.
Вечером перед сумерками мы сидели на берегу реки и говорили о том, что, по-видимому, какие-то силы нивелировали дно реки. Как бы в подтверждение моих слов вдруг со стороны Анюя послышался странный шум, похожий на подземный грохот. Шум этот возник выше по воде. Он то усиливался, то замирал, то неожиданно снова поднимался и приближался к нам. Это был рёв, стенанье и "скрежет зубовный". Когда шум поравнялся с нами, стало ясно, что вода по дну влекла какую-то большую тяжесть -- несомненно, каменную глыбу, быть может, в несколько тонн величиною. Затем шум этот прекратился.
Трудовой день кончился, я возвратился на бивак, орочи принялись готовить ужин. Скоро весь табор погрузился в сон. Мне не спалось. Ночь выпала на редкость тихая и спокойная. Тёмное небо, усеянное миллионами звёзд, казалось особенно глубоким. И вдруг опять этот шум: глухой и могучий, таинственный и грозный! В ночной тишине он показался очень резким. Очевидно, вода подмыла ложе каменной глыбы и снова стала увлекать её вниз по течению. И опять он то затихал, то усиливался, то совсем сходил на нет. Из соседней палатки вышел Намука. Его тоже разбудили странные звуки. На биваке они не вызвали переполоха, но в одиночестве, среди безмолвной тайги такой шум способен взволновать душу дикаря, у которого нет другого объяснения, как вмешательства сверхъестественной силы. Подобный шум, которому мы сами можем дать лишь гадательное объяснение, способен произвести сильное впечатление и на образованного человека. Что же говорить про туземца, видящего во всём козни злого духа!
Свободное копирование
