После обыска я перестал ходить на нелегальное ЛИТО Эдмунда Феликсовича Иодковского... А между тем к власти пришел Андропов, который по-прежнему уповал на внеэкономическое принуждение. Устраивал облавы в банях и в кино. Почему не в министерствах? Там-то у чиновников главное безделье.
И вот ко мне пришел этот руководитель ЛИТО и сказал, что его вчера вызывали в районное отделение КГБ. Дело в том, что на его последнем ЛИТО (по квартирам) одна очередная графоманка читала свою поэму, где были такие слова: «Народа нашего терпенье Приводит партию в оцепененье». Кто-то донес. Эдмунду сделали строгое внушение. При этом до них не дошло, что своим вызовом руководителя ЛИТО именно в КГБ при Райкоме КПСС, а не в сам Райком, они подтвердили правоту этих слов. Партия уже ни на что не была способна. Она брела в «светлое будущее» на костылях. Один костыль КГБ. Другой - МВД.
1974/75 учебный год. Мне 48-49 лет.
Сентябрь. Вернули все три машинки. Ничего не нашли.
Январь 1975 года. И вот наступает расплата за моё уклонение от стукачества. 30 января 1975 г. мне снова, после мая 1968, предстоял конкурс на продолжение работы в должности доцента. Встретив в коридоре факультета ученого секретаря Валентину Кирилловну, я, зная, что у меня конкурс 30 января, сказал этак игриво: «Валентина Кирилловна! А когда у меня конкурс?». И получил неожиданную оплеуху: «Вас сняли…».
Она посоветовала мне обратиться к замдекану по науке Богатову. Сей замдек меня ненавидел – а я его боялся. И я не пошел. Тогда зав: «Что у Вас случилось? Меня декан спрашивает, а я не знаю». – «Я тоже не знаю…» Тот же зав через неделю: «Мы (?) решили Вас оставить. Только переведем из доцентов в старшие научные сотрудники…»
Хотя был 1975 год, а не 1937, я не посмел спросить, за что?
Параллельно с КГБ меня уже по линии МВД обвиняют в хулиганстве (конфликт с соседями).
1975/ 1976 учебный год. Я под судом. Места СНС нет. И я работаю по-прежнему доцентом, но без прохождения конкурса. Вишу в воздухе.
1976/77 учебный год. С 01.01.77 меня, наконец, переводят в старшие научные сотрудники. Став СНС, я ежемесячно терял 20 рублей (десять кг. мяса) и ежегодно 24 рабочих дня отпуска. И так 15 лет. А исполнял я прежние обязанности доцента.
Порося просто переименовали в карася.
И здесь уже главная опасность была в моем уголовном деле. Зав сказал, что если меня осудят, надо полагать условно, то в качестве с.н.с. мне будет легче удержаться в МГУ. Напрасная тревога. В апреле 1977 года мое уголовное дело закрывают. Оказывается, что потерпевший – это я. И я прощаю клеветника.
Между тем, несмотря на все эти мытарства, моя скромная научная работа продолжалась.
Как я уже говорил, в 1973/74 годах моя диссертация меня не удовлетворила. И я счел своим долгом работать над ней ещё в течение десятилетия, во время которого я издал ещё четыре книги и пять статей по теме своей диссертации.
Свою докторскую диссертацию я защищал уже по сумме опубликованных мною по теме моей диссертации работ и на основе научного доклада:"Генезис философии и её ранние формы". То, что я десять лет не защищал рекомендованную к защите диссертацию, многих удивляло и даже шокировало, особенно когда я объяснял задержку в защите тем, что ещё не решил для себя ряд проблем, например проблему дофилософской науки. В этом случае на меня смотрели как на сумасшедшего. Да, это факт, что в течение десятилетия мои коллеги по факультету несчетное число раз спрашивали меня, защитил ли я свою докторскую диссертацию, но никто ни разу не спросил, решил ли я свои научные проблемы. Это говорит о том, что система степеней в науке и связанных с ними крошечных выгод (ничтожная прибавка к ничтожной зарплате) растлевает наши, не поднимается рука написать «научные», кадры и поощряет сяо женей, которым в науке не должно быть места.
1983/84 учебный год. Итак, я защитил свою докторскую диссертацию через десять лет, один месяц и одну неделю (21 декабря 1983). после её кафедральной рекомендации к защите (14 ноября 1973 года). К этому времени мои младшие соперники (Каримский и Кузнецов), которые, будучи по очереди парторгами кафедры, сознательно изгадив мне докторантуру (1971 – 1973), чтобы не пропустить меня перед собой, уже десять лет как гордо ходили в докторах и профессорах - и стригли купоны. Меня же интересовала истина. А за истину не платят. Отнимают последнее.
1984/ 85 учебный год. Тухло.
1985/ 86 учебный год. Меня не пускают в профессора. Если верить ныне уже покойному заву, меня не пускал в профессора КГБ. Когда я, став уже в 1984 году доктором, стал претендовать на появившуюся на кафедре в 1986 году вакансию профессора, то трусливый зав. - перестраховщик, только что погоревший на своей аспирантке, потребовал от меня, чтобы я забрал свое заявление, так как «Вас, Арсений Николаевич, в факультетском совете не все любят и Вы не пройдете, ведь Вы такой человек, что к вам нельзя относиться равнодушно, Вас можно только или любить или ненавидеть». Подсластил пилюлю.
Путь к профессорскому окладу в 450 рублей был странным. Будучи тогда ведущим научным сотрудником, я имел 400 рублей в месяц (минус налог). Но чтобы получить звание профессора и 450 р., надо было минимум в течение года пройти испытательный срок на должности профессора с окладом в 320 рублей. Так что я терял бы каждый месяц 80 рублей. Я не сяо жэнь, но у меня тогда было двое маленьких детей и низкооплачиваемая жена. Я не мог позволить себе такую роскошь как «через тернии к звездам».
Кроме того, я знал, что вакансию профессора зав. выбил специально для своего любимчика, тоже ведущего научного сотрудника, который подкармливал зава ягодой со своего дачного участка. У меня дачного участка не было. Ягоды тоже. Подав заявление на профессора, я просто хотел попугать любимчика, что мне и удалось. Любимчик же по указанию зава позвонил мне и сказал так: «Арсений Николаевич, я готов вам уступить вакансию профессора, но Вы не пройдете – и вакансия для кафедры пропадет. ВЕДЬ У ВАС ЧТО-ТО БЫЛО». А что? Неизвестно. Прямо по Кафке.
Шел 1986 год. Мне было 60 лет.
Так тогда я и не стал профессором. Я им стану только через шесть лет, в 1992 году. В свои 66 я поздний овощ. Благодаря «перестройке».
1986/87. Тухло.
1987/88. Тухло.
1988/ 89. Начинается моя скромная политическая деятельность. 22 июня 1989 года я вышел напротив Китайского посольства в Москве на митинг и поднял над головой небольшую картонку, на которой коричневой сапожной ваксой было наляпано: «Антитоталитарии всех стран, соединяйтесь!» Держать мне ее было тяжело, мне казалось, что она чугунная! Недолго для первого раза я ее продержал! Страшно было… А потом к картонке побольше с тем же лозунгом я приделал палку от старой швабры и ходил раз десять и на митинги, и на демонстрацию, даже по Красной площади, однажды даже с золотистым знаменем антитоталитариев, перечеркнутым черными полосами тоталитаризма, — и ничего!
1989/90 учебный год. В январе 1990 я выхожу из КПСС. Сдаю партбилет.
1990/91 учебный год. Мне 64- 65.
Происходит чудо. Выходит моё единственное оригинальное сочиненьице – маломерный «Трактат о Небытии» («Вопросы философии». 1990. №10).
1991/92. Выходит стотысячным тиражом мой «Курс лекций по древней и средневековой философии» (1991. 512 с.).
Решением Комитета по высшей школе Министерства науки, высшей школы и технической политики Российской федерации от 18 июня 1992 г. Чанышеву Арсению Николаевичу присвоено ученое звание профессора по кафедре истории философии.
Наконец-то! Через 8 лет после получения докторской степени (1984).
Перестройка! Ура! Я профессор. А оклад в 450 рублей рухнул.
Свободное копирование
