В 1996 году мне исполнилось 60 лет и с комбината, места основной моей работы, я ушел на пенсию. Профком подарил мне набор бокалов из дорогого стекла и пожелал крепкого здоровья на прощанье. А я, имея на руках десять привилегированных акций ХБК стоимостью 1000 рублей каждая, мечтал разбогатеть под старость и съездить в Испанию, в Барселону, чтобы увидеть дом, в котором жил Ф. Таррега и пройтись по тем же улицам, где когда то ходил и он. Но мечта моя до сих пор так и не сбылась. На акциях я не разбогател. Несмотря на то, что они были куплены еще до деноминации 1998 года (превращения одного рубля в тысячу), их никто не деноминировал, но после обратной деноминации наши тысячи, как ни странно, тоже превратились… в рубли. Таким образом, вместо 10 000 у меня оказалось акций всего 10 рублей.
Но самое главное – не осталось и комбината, как, впрочем, и других крупных городских предприятий. Почти как у Г. Р. Державина: «Где стол был яств, там гроб стоит. Где пиршеств раздавались лики, надгробные там воют клики…».
Все крупные предприятия города умирали по известной схеме: сначала их объявляли банкротами, назначали временных управляющих, которые продавали все, что можно было продать якобы для уплаты долгов, но при этом разворовывалось все, что плохо лежало, и даже то, что лежало хорошо. Так новейшие ткацкие, прядильные и другие станки ХБК, купленные за валюту всего несколько лет назад, были проданы по цене металлолома и вывезены в неизвестном направлении. Но это было немного позже, а тогда комбинат боролся за выживание.
Новый директор, прибывший к нам в Краснодар откуда то из Прибалтики, развил бурную деятельность. Начал обновлять станочный парк, брал сумасшедшие кредиты, получал от Министерства легкой промышленности дотации. ХБК акционировался и стал называться «Югтекс». Директор наш «рожден был хватом»: хватал все, что попадало под руку. Сначала он уговорил коллектив комбината дать ему 51 процент акций предприятия якобы для того, чтобы при заключении контрактов с зарубежными покупателями продукции «Югтекса» ему необходимо выступать в качестве собственника.
Когда дела пошли хуже некуда, он опять призвал на помощь свое красноречие и на общем собрании коллектива доказал «целесообразность» продажи двух 9 этажных домов, которые комбинат начал строить еще задолго до его директорства. Дома находились в стадии завершения строительства и около двухсот семей ожидали расселения из общежитий в новые квартиры. Многие даже заранее приобрели мебель в предвкушении новоселья. Но директор сказал: «Выбирайте одно из двух: или дома, или крах комбината. Если сейчас выживем, то заложим строительство пяти новых домов». Народ поверил и согласился на продажу построенных домов, оставшись ютиться в тесноте и обиде. А квартиры в этих домах получили все, кто был при власти в городе.А люди до сих пор ютятся в этих семейных общежитиях. В однокомнатных маломерках живут порой по три поколения.
«Увяданья золотом охваченный, я не буду больше молодым»… Первое время на пенсии я часто проговаривал эти строки Сергея Есенина и чувствовал себя, как после ампутации. Как будто что то в тебе отрезали раз и навсегда. По вечерам не надо мне было теперь собираться на работу, а утром можно позволить себе поваляться в постели. В инвалидской газете «Рассвет» я стал совсем своим. Приходил утром и уходил вечером. Инвалиды писали иногда такие письма, что приходилось выезжать и разбирать ситуацию на местах. И почти всюду обиды, притеснения, несправедливость властей предержащих. Но еще чаще люди приходили сами в газету, приносили свои литературные труды. У большинства это были не очень выдающиеся произведения, но иногда появлялись действительно талантливые стихи и проза.
Свободное копирование
