Накануне отъезда из этого лагеря я чуть было сама себе не нагадила. И снова вывезло какое-то непостижимое счастье.
После, мягко выражаясь, размолвки с воспитателем, ко мне стала придираться банница — четвёртая из «квартета». Дальше или ближе бани мы с ней встречаться не могли. Она жила в прачечной. Там же устраивала свои попойки «трио» (надзиратель не пил). Пока она не лезла ко мне своими лапами, я претворялась глухонемой. Но накануне отъезда, когда нас повели мыться в баню, она пустила в ход лапы, пытаясь вырвать у меня из рук майку, которую я простирывала (все стирали).
И тут из меня полезло всё, что накопилось за долгое время.
Я вдруг почувствовала в себе силу овчарки, короче говоря — озверела. Швырнув ей в лицо майку, я с собачьим рыком вцепилась ей в волосы, подтащила к печи, опоясанной железными рельсами, и стала колотить головой о железо.
Со всех сторон сбежались женщины, выскочили из прачечной подчинённые ей прачки и… странно! Никто не стал отнимать её у меня. Только налюбовавшись вволю её посиневшим лицом, прачки стали ласково уговаривать меня:
— Брось, девочка! Из-за этой падлы ты только лишний срок заработаешь!
Нет, не страх перед новым сроком, а ласковый голос заставили меня прекратить избиение. Держась руками за голову, заведующая поднялась и, шатаясь, вышла из бани.
А ещё более странно, что она никому не пожаловалась. Иначе меня могли бы задержать за покушение на убийство.
Преступный мир уважает силу.