Змеями опасности подобного рода у нас далеко не исчерпывались. Помню такой случай: на соседней чакре десятилетнего мальчика укусила сколопендра. Его отец прибежал к нам просить помощи. Все что мы могли сделать, это выдавить ранку и поставить нашатырный компресс. После этого пострадавшего сейчас же повезли в город, но по дороге он умер.
Из ядовитых пауков здесь тоже был один, укус которого всегда смертелен, — это наш закавказский каракурт или его близкий родич. Было много и других, тоже очень опасных, Птицееды в изрядном количестве жили у нас под навесами, забирались в корзины, чемоданы и постели, ночью залезали в сапоги и в снятую одежду. Вид у них свирепый и устрашающий, но характер довольно мирный, зря они не кусают. Приведу два случая: однажды полковник Прокопович надел шляпу, в которой устроился такой паук и заметил это только тогда, когда последний начал лазить в него по лысине, но все же не укусил, так как мог под шляпой двигаться. Иное случилось, когда другой наш колонист, Криворотов, утром стал пялить на ногу сапог, забыв его предварительно вытрясти. Сидевший там птицеед отступал до самого носка, и когда ему ничего иного уже не оставалось, укусил за большой палец. Нога у Криворотова посинела и распухла, как колода, два дня его лихорадило, но этим и обошлось.
Стоит упомянуть о породе пауков, работающих коллективно и плетущих огромные „общественные" сети. Эти пауки темно-бурого цвета, величиной чуть больше европейских крестовиков и кажется не ядовиты. Свою четырехугольную паутину, очень похожую на невод, они растягивают обычно между двумя довольно отдаленными деревьями, а в городах через улицу. Каким образом на такое расстояние перекидываются первые нити, мне наблюдать не приходилось, но когда „рама" готова, десятки пауков начинают лазить по ней взад и вперед, с ловкостью акробатов, разминаясь друг с другом и постепенно утолщая основу, а затем таким же образом заплетают середину. Закончив работу, они прячутся и выползают только тогда, когда надо снимать улов или что-нибудь починить.
Такая сеть выглядит очень солидно и в ней находят гибель даже самые крупные насекомые. Но полное представление о ее крепости я получил, когда на моих глазах в ней безнадежно запутался воробей. Я его вызволил, причем некоторые нити паутины, опутавшие его лапки и крылышки, пришлось резать ножницами.
Постоянную и довольно серьезную опасность представляли бурые, очень мохнатые гусеницы, длиной сантиметров в десять, их было много на кустах и деревьях наших плантаций. Достаточно было легкого прикосновения к такой гусенице, чтобы на этом месте образовалась сильно зудящая опухоль, вроде ожога. Но этим дело не ограничивалось: через полчаса начинали распухать лимфатические железы на шее, подмышками и в паху, поднималась температура, в более тяжелых случаях бывали сильные рези в желудке и рвота, словом все признаки общего отравления. Особенно опасна эта гусеница для детей: семилетний сынишка Корнелия Васильевича при таких обстоятельствах чуть не помер. Многие из нас от нее пострадали. Со мной это случилось дважды, оба раза она меня едва коснулась, но все же образовались опухоли подмышками, лихорадило и приходилось несколько часов лежать.
Были у нас и ядовитые осы, по словам парагвайцев, шесть-семь одновременных укусов уже могут вызвать смерть. Они тоньше и немного длиннее обыкновенных, темнее окрашены. Эти осы подвешивают свои гнезда на невысоких деревьях, и если человек их случайно побеспокоил, одна — очевидно как предупреждение — камнем падает на голову, кусает и сразу бросается прочь. Одиночный укус очень болезнен, но не опасен.
Но гораздо больше неприятностей доставляли нам обыкновенные осы. В жаркие месяцы они появлялись в огромном количестве и усердно отравляли нам существование. Что бы вы ни делали, вас всегда окружает их назойливый рой. Когда садитесь есть, они лезут к вам в тарелку, а если дело касается сладкого, то без боя вы не донесете до рта ни одной ложки. Когда наши дамы варили варенье, несмотря на все предосторожности, в полученном продукте ос бывало больше, чем всего иного.
Вообще мир насекомых в Парагвае чрезвычайно богат видами, особенно бабочки, среди которых встречаются очень крупные и изумительно окрашенные экземпляры. Из дневных самой распространенной была небесно-голубая, с металлическим отливом бабочка, имевшая в размахе крыльев до пятнадцати сантиметров. Таких же размеров достигали махаоны и многие другие виды, а некоторых ночных бабочек, залетавших к нам „на огонек", по величине мы первое время принимали за летучих мышей и птиц.
За год я собрал тут богатую коллекция насекомых, которую увезти с собой в застекленных ящиках было чрезвычайно трудно, и я при отъезде подарил ее концепсионскому музею.
