Георгия Димитрова я уже упоминала в связи со взрывом бомбы в Софийском соборе в 1925 году. После этого прискорбного приключения он работал в различных отделах Коминтерна, но всякий раз его приходилось смещать: его интересовали только выпивки и женщины. Когда возмущение и жалобы достигали предела, его куда-нибудь переводили. В Коминтерне попросту отказывались с ним работать, и его отправили в другое здание, в Крестинтерн, к старику Мещерякову[1]. Однажды в кабинет Отто (я была там) ворвался Мещеряков: «Товарищ Куусинен, нужно поговорить! Заберите Димитрова! Он ничего в нашей работе не понимает, знает только пить и соблазнять наших девушек. Я не начальник отдела, пока он там! Пожалуйста, заберите его от меня!»
Отто обещал что-нибудь придумать, а когда Мещеряков ушёл, он сказал мне смеясь: «Никто не хочет связываться с Димитровым. Куда его деть? Лучше, наверное, отправить обратно на Балканы». И отправили. Вместе с двумя другими учащимися Ленинской школы — Таневым[2] и Поповым[3]. Через несколько лет, году в 1930-м, их всех перевели в Берлин. Когда они в 1933 году были арестованы по обвинению в поджоге рейхстага, Отто использовал ситуацию для широкой антифашистской акции. Эти трое выступали как невинные мученики. Коминтерн начал пропагандистскую войну. Публикациями он оказывал большое влияние на профсоюзы всего мира. На лейпцигском процессе нацистские руководители потерпели моральное поражение, а Димитров произнёс свою знаменитую политическую речь. В Москве, правда, не верили, что Димитров сам может подготовить «политически выверенную» пламенную речь, он и по-немецки говорил неважно. Поэтому Отто получил задание написать длинное, вдохновенное обвинение фашизму. Димитров должен был зачитать речь как свою. Отвезти текст речи в Лейпциг поехала младшая дочь Отто — Риика, в паспорте проходившая как жена Попова, обвиняемого вместе с Димитровым. «Госпожа Попова» поехала в Германию в сопровождении русского адвоката. Во время процесса в речах защитника не раз мелькали мысли Отто. Когда настала очередь Димитрова, он произнёс речь весьма драматично, и все поверили, что он написал её сам, находясь под следствием[4].
Речь привлекла всеобщее внимание. Когда Димитров со своими товарищами вернулся в Москву, многие коммунисты и антифашисты превозносили их как «пионеров борьбы с фашизмом». Менее известна судьба товарищей Димитрова в СССР: Танев был расстрелян, а Попов сгинул в одном из лагерей. Сам Димитров стал генеральным секретарем ИККИ — Коминтерн обрёл нового руководителя. Такова была вывеска. В действительности все важнейшие решения принимались теми же людьми, что и прежде.
У Димитрова был диабет, здоровье его резко ухудшилось, но, несмотря на это, на торжественных заседаниях он выступал как «мастер». Куусинен был рад — он не любил быть в центре внимания, не любил произносить речи, добиваться признания масс. С гораздо большим удовольствием он плёл на заднем плане, вдали от людских глаз, интриги. В отличие от многих людей, Димитрову было суждено умереть своей смертью в 1949 году от диабета.